стала обычной для расположенного в сотнях километров от фронта Киева, где иногда кажется, что ар-
тиллерия обстреливает не далекий Донецк, а Троещину или Оболонь. Заборы Донецка не перекраши-
вают в цвета республиканского флага, его жители не декламируют хором патриотические кричалки, в
маршрутках звучит украинское радио, вывески на украинском языке не вандализируются фанатика-
ми, а памятник Шевченко в целости стоит посреди города.
Здесь даже осталось место для юмора. «Киев бомбит нас за то, что мы вместо котлет по-киев-
ски котлеты по-донбасски едим», – пишут на форумах местные жители. И эта простоватая шутка на
тему местной кулинарии прекрасно передает бессмысленность перемалывающей людей на фарш гра-
жданской войны, заставляя вспомнить о свифтовской войне тупоконечников против остроконечников.
Украинские обыватели давно привыкли к обстрелам шахтерских городов, которые, как правило,
не вызывают у них ничего, кроме равнодушия и кровожадного злорадства. Но именно потому сейчас
крайне важно предавать широкой огласке каждый эпизод подобных убийств. В знаменитом антифа-
шистском фильме «Касабланка», который вышел на экраны в 1942 году, есть сцена, где герои прислу-
шиваются к артиллерийской стрельбе наступающих на Париж нацистов. «Это пушка стреляла? Или
это так стучит мое сердце?» – спрашивает героиня Ингрид Бергман. Можно иметь разные политиче-
ские взгляды, можно находиться по разные стороны разделившего страну фронта, но если гибель жи-
телей Донецка не заставляет учащенно биться наши сердца, это значит, что война убила не только их,
но и нас.
Ноябрь 2014 г.
Человек и войнаЭто было летом, до начала сражения за Луганск, в расположенном севернее города поселке Ме-
таллист, где потом шли жестокие бои. В начале июня, когда ополченцы ждали штурма, а в черте по-
селка разорвались первые снаряды, к блокпосту на выезде в сторону Счастья подъехал «москвич». За
его рулем сидел человек по имени Николай.
Местные ополченцы знали его давно. Раньше Николай жил в Луганске, потом устроился элек-
триком на областной опытной сельхозстанции и перебрался в поселок. После несчастного случая, по-
вредив ногу, ушел на пенсию по инвалидности. И с тех пор, по его словам, «сидел в огороде и читал
книги».
- Джека Лондона очень люблю, – уточнил он потом, отвечая на мой вопрос. – И Богомолова –
«В августе 44-го». Белорусы фильм хороший по этой книжке сняли.
Ополченцы остановили машину. Они были озадачены. На север тогда не ехал никто. Еще не
привыкшие к обстрелам жители поселка сидели по погребам или уезжали в обратную сторону, на Лу-
ганск. Сам Николай вроде бы не интересовался политикой. Он не ездил в город на митинги, не пошел
в ополчение. А его – инвалида, никто туда и не звал. - Ты куда, Коля? – спросил у него ополченец на блокпосту. – Там же «Правый сектор», они сю-
да идут. Обстрел был. - А я к ним поеду. Поговорю с ними нормально, попрошу, чтобы не стреляли. Скажу, что тут
люди живут, что война не нужна, – отвечал ему Николай. - Нет, я не самоубийца, не идиот, – комментировал он мне собственные слова. – Мы, электрики,
если надо, током себя убиваем. Просто тогда война только начиналась. И никто бы не поверил, до че-
го потом дело дойдет.
Его долго не хотели пропускать. Отговаривали, материли и называли психом, грозили отобрать
машину. - Больше часа просился, чтобы дали проехать. «Я, – говорю им, – знаю, кто там впереди. Я же
видел по телевизору и Одессу, и все остальное. Понимаю, могут пристрелить. Но захотелось попробо-
вать. Жены-детей у меня нет, не жалко». Лаялись со мной ополченцы, а потом плюнули – не до меня
было. Пустили, и я себе не спеша поехал. Долго ехал – я-то думал, этот «Правый сектор» где-то со-
всем рядом стоит.
Его остановили нацгвардейцы. Увидев старый «космич», который медленно приближался к ним
по пустой дороге, они дали перед ним очередь. Несколько пуль попало в машину. Когда Николай при-
тормозил, к ней осторожно приблизились вооруженные люди, наставив на него автоматы. Они выта-
щили его, придавили к асфальту и стали осматривать автомобиль. - Бьют меня ногами и кричат: «Где бомба, где бомба? Где мину спрятал?». До меня только по-
том дошло – они думали, что там взрывчатка, а я камикадзе такой местный. А тогда я вообще ничего
не соображал, мычал что-то, – смеясь, вспоминает Николай.