о. А. ПлАтоновется так, говорил Распутин, человеку урядником надо быть, а он в священ-
ники пошел. Читает молитвы, как топором рубит, то есть механически. Вот
эту механическую, формальную сторону служения Богу он и не принимал.
И такая его притязательность восстанавливала против него священников,
для которых Церковь была только организацией, дававшей им службу и
деньги на пропитание. По-видимому, именно таким был и священник в
его селе – о. Петр Остроумов, который чувствовал на себе взыскательность
Распутина, был недоволен тем, что тот требует от него больше, чем другие,
и не любил его (это видно из его донесения духовному начальству). Ему
было бы проще жить, если бы Распутина в селе не было. Наверно, это о нем
Распутин говорил: «поет и читает резво, громко, как мужик дрова рубит
топором». «Впрочем, – оговаривается он, – мы не к духовенству идем, а в
храм Божий! Ну да нужно подумать – худой, да Батюшка. У нас искуше-
ние, а у него и поготову, потому что там у него шурин на балах, а теща-то у
него кокетничала, а жена много денег на платья извела, и гостей-то у него
предстоит много к завтраку. А все же почитать нужно его! Он есть батюш-
ка – наш молитвенник». Не всем священникам понравится такая правда,
некоторые и на свой счет примут.
Впрочем, и епископам достанется от Распутина. В настоящее время,
считает он, хоть все епископы и грамотны, и пышную службу соблюдают, но
нищеты духа, в том смысле как об этом говорил Христос, у них нет. Пышные
богослужения – хорошо, а нищета духа – выше.
«А почему теперь, – спрашивает Распутин, – уходят в разные верои-
споведания? Потому что в храме духа нет, а буквы много – храм и пуст. А в
настоящее время, когда отец Иоанн Кронштадтский служил, то в храме дух
нищеты был, и тысячи шли к нему за пищей духовной.
И теперь есть, да мало таких служителей; есть епископы, да боятся, как
бы не отличили простых монахов, более святых, а не тех, которые в мона-
стыре жир нажили, – этим трудно подвизаться, давит их лень. Конечно, у
Бога все возможно, есть некоторые толстые монахи, которые родились та-
кими, – ведь здоровье дар, в некоторых из них тоже есть искра Божья, я не
про них говорю».
За одни слова о толстых монахах могли обидеться немало тогдашних
епископов – и Феофан, и Гермоген, и Антоний, да и значительная часть
членов Святейшего Синода. А ведь конфликт глубже – между представите-
лями истинного духовного служения Богу, пример которого давали Опти-
на пустынь и Иоанн Кронштадтский, с одной стороны, и довольно много-
численной группой духовенства, делающей в церкви чиновничью карьеру,
формально относящейся к своей священной службе и ненавидящей всех,
кто пытался их уличить в этом – с другой. Карьеристская струя духовен-
ства особенно была сильна возле Царя как верховного подателя всех благ,