Вопрос можно сформулировать и так: каково отношение Иисуса-раввина к
Иисусу-пророку? (С. 71–72.)
Но главное, что порожденное Иисусом движение, его вход в Иерусалим и его
конец на кресте становятся исторически объяснимыми, пожалуй, только в том
случае, если он и в самом деле выступал как мессианский пророк. Да и вообще
говоря, он был, видимо, в большей мере эсхатологическим пророком, чем это
отразилось в предании (с. 73).
При этом Иисус абсолютно не выходит за рамки подлинной еврейской
традиции , и его особенность заключается не в том, что он высказывал
необыкновенно оригинальные мысли о Боге и мире, а в том, что он усвоил
еврейскую концепцию Бога во всей ее чистоте и последовательности (с. 91).Размышляя об этом, хочется предположить, что предания были записаны, видимо, в
первообщине невысокого интеллектуального уровня. Ее задачей было редуцирование
события мирового уровня к локальной – чисто национальной задаче. Вот как эта ситуация
раскрывается в апокрифическом Евангелии от Филиппа в переводе М.К. Трофимовой
[Свенцицкая, Трофимова, 1989]:
- Иисус овладел ими всеми тайно. Ибо он не открылся таким, каким он был
[воистину]. Но он открылся так, как [можно было] видеть его.
Так [им всем] он открылся: он [открылся] великим – как великий, он
открылся малым – как малый, он [открылся] ангелам – как ангел и людям – как
человек. Поэтому его Логос скрыт от каждого. Некоторые видели его, думая, что
видят самих себя. Но когда он открылся своим ученикам в славе на горе, он не был
малым, он стал великим. Но он сделал великим учеников, чтобы они могли видеть
его, великого. Он сказал в тот день на евхаристии: О тот, который соединил
совершенство и свет с Духом святым, соедини ангелов с нами, образами (с. 277–
278)^165.
Отметим здесь, что на занятиях русского Ордена тамплиеров подчеркивалось
обращение Иисуса к его «тайным ученикам» – особо доверенным последователям.
Может быть, именно из-за тайной формы передачи знания мы так мало знаем теперь о
становлении христианства. Но зато так много пишется об этом теперь – в попытке разгадать
утерянную тайну.
И сам Бультманн в начале рассматриваемой здесь публикации [1992 а] все же писал:
Я лично убежден: Иисус не считал себя Мессией, однако не уверен, что поэтому
располагаю более четким представлением о его личности (с. 6).
VI. Иисус – эон любви
Насколько я помню, в традиции Ордена тамплиеров Иисус (чаще именуемый Христом- что значит Мессия) никогда не назывался Сыном Божьим^166. Такое величание слишком
приземляло бы наше представление о Боге. Бог – это всегда запредельность, всегда
невыразимость.
Христос – как эон любви – без труда осмысливается. Основной формулой
христианства, отторгающей Его от Ветхого Завета, является легко воспринимаемое речение:
165 И не о том ли говорит Иоанн в каноническом Евангелии:Ин 16,12. Еще многое имею сказать, но вы теперь не можете вместить.166 В космогонии гностиков, на которую опирались тамплиеры, эоны (от древнегреческого слова αιών –
«вечность») образовывали слой, связывающий непостижимого Бога с мирозданием.