Когда шимпанзе появляется на свет, его мозг, в сравнении с маленьким
телом, – большой, а руки – короткие, как и у человеческих детенышей. Но в
процессе взросления мозг шимпанзе растет медленнее туловища, а руки – быстрее.
И к тому времени, когда он достигает зрелости, его голова в сравнении с телом –
маленькая, а руки длинные, достающие до земли. Но у взрослого человека
пропорции веса мозга и тела сравнимы с соответствующими пропорциями
детенышей шимпанзе и горилл. Человек, конечно, есть нечто большее, чем
незрелая версия наших предков – приматов, много большее, чем просто обезьяна,
которая никогда не вырастет. Но в то время как шимпанзе, в некотором роде,
вырастает из незрелого тела примата, человек не вырастает никогда. Детеныш
нашего предка оказывается по существу всем нам отцом (с. 50).
Неотеническая гипотеза эволюции человека имеет целый ряд преимуществ.
Неотения, например, может объяснить, как видообразование человека прошло
через несколько квантовых скачков за последние пять миллионов лет. В
противовес традиционно принятой модели эволюции, согласно которой виды
изменяются постепенно, путем отбора одного признака за другим, многие биологи
теперь полагают, что видообразование «прерывисто» (пятнисто) или достаточно
быстротечно и радикально, согласно идее, предложенной Стивеном Джей Гулдом,
Найлзом Элдриджем и Стивеном Стэнли. Неотения четко объясняет, почему
человек мог, например, выглядеть и вести себя столь отлично от других приматов,
таких как шимпанзе и горилла, и в то же время генетически быть на них столь
похожим. Теория неотении также позволяет нам рассматривать обособленные на
вид адаптации как часть единого процесса. Такие несопоставимые человеческие
черты, как вертикальное положение тела, способность плакать, безволосость,
изобретательность и маленькие клыки, если их рассматривать как результат
неотенической эволюции, не нуждаются в отдельных адаптивных объяснениях (с.
51).Мы, конечно, знаем, что небольшое (мутационное) изменение в генно задаваемой
системе аллометрического роста может резко изменить структуру растущего организма. Но
отсюда еще не последует возникновение человека из примата. Сам механизм неотенической
эволюции, по крайней мере, на символическом уровне легко раскрывается через бейесовский
силлогизм. Детеныши приматов имеют задатки, подготовленные для создания человека.
Некоторые из них – такие, как вес мозга и длина рук, уже отчетливо выражены. Другие
находятся еще в скрытом, непроявленном состоянии. Необходимо появление функции
распределения p ( y/μ ), способной перестроить то, что уже подготовлено и задано функцией
p ( μ ). Только подготовленное можно перестроить так, чтобы не произошла гибель
организма. Перестройка, если она уже подготовлена, может осуществляться как серия
квантовых скачков. Перестроенное будет восприниматься как пятнистое существо. В самой
перестройке должна быть заложена согласованность, задаваемая мерой, охватывающей все
поле признаков. Здесь, если хотите, нет уж очень грубого противоречия дарвиновскому
представлению о непрерывности эволюции. Сама перестройка происходит на континууме
морфофизиологических признаков, но процесс перестройки носит дискретный характер.
Особое соотношение веса мозга и длины рук в размерах тела у детенышей приматов –
нейтральное для их взаимодействия со средой – может рассматриваться как одно из
проявлений направленной преадаптации.
Близкими к номогенезу оказываются и эволюционные представления известного
русского ученого и философа В.И. Вернадского, хотя, насколько мне известно, на это до сих
пор не обращали внимания. Вот как выглядят, в передаче Р. Баландина, его высказывания об
эволюционном развитии головного мозга [1979]:
Для человека цефализация стала ведущим процессом: за миллион лет (малый