Война и стала причиной этого нашествия. Чтобы понять это, достаточно выглянуть после ко-
мендантского часа во дворы, где среди обычных для юго-востока Украины «хрущевок» шумят обли-
нявшие пухом старые тополя. Вокруг темно. Большинство жителей района, кроме стариков и бедня-
ков, выехали отсюда после обстрелов, которые разрушили по соседству жилой дом, пожарное депо,
парикмахерскую, офисный центр и киоски вблизи рынка. Сейчас люди возвращаются, но вдалеке
иногда слышны удары орудий и минометов, магазины закрываются рано, фонари гаснут, а огней в до-
мах все еще мало. Только иногда между листвы мелькает лучик света, притягивая к себе насекомых и
взгляды тех, кто по разным причинам остался наедине с войной.
Дни стоят жаркими, а к вечеру начинаются грозы – так что раскаты грома сливаются с далеки-
ми взрывами. В центре города пытаются ремонтировать разрушенные дома, а рядом заново откры-
ваются учреждения, кафе и магазины. Гудит первый товарный поезд, который после перерыва дли-
ною в год пришел из Дебальцево на опустевший вокзал. Тетка в очереди жалуется, что ее сестру из
Станицы не пропустили через блокпост с картошкой, зеленью и клубникой для рынка. На проспекте
поливают роскошные розовые газоны. Развалившийся на скамейке подросток хвастается перед дру-
гом пьянкой на выпускном. В сквере, в кафе возле скульптурной композиции «Три грации», кушают
чебуреки. Осколки снаряда выбили на статуях красные, похожие на раны отметины.
На базарных лотках торгуют символикой ополчения и продают майки с покойным Кузьмой
Скрябиным. Возле оборудованного в подвале бомбоубежища сушатся на солнце матрасы. На бульваре
предлагают обналичить деньги с банковских карт или получить перевод из любой страны мира, а ря-
дом бесплатно раздают котят по кличке Рубль, Гривна, Доллар и Евра – четыре валюты, которые офи-
циально в ходу в республиках. Около супермаркета, как обычно, продает свои рисунки девочка. Она
рисует красные звезды, мирное голубое небо, перечеркнутые танки со свастикой и уродливых чело-
вечков, в которых каждый украинец без подписи угадал бы политиков. И берет за них столько, сколь-
ко дают прохожие.
С другой стороне квартала, возле монумента в память о жертвах прошлогодней воздушной ата-
ки на центр города, фотографируются с цветами молодожены. А неподалеку, в подземном переходе на
углу Советской и Оборонной улицы – где сто лет назад, во время другой гражданской войны, переда-
вали по цепочке патроны для сражавшихся на баррикаде рабочих, – глухо играет музыка. Средних лет
человек в старой джинсовой куртке выводит на трубе гершвинскую «Summertime». Великая ария из
оперы «Порги и Бесс», чей сюжет и сейчас, при Обаме, все так же актуален для страдающей от расис-
тского произвола полицейских Америки. Да и для других стран, в которых растут блокадные стены и
нищета, а люди летят в будущее на призрачный огонек надежды, тщетно мечтая, что их защитят от бе-
ды.
One of these mornings
You’re going to rise up singing
Then you’ll spread your wings
And you’ll take to the sky.But until that morning
There’s a’nothing can harm you
With your daddy and mammy standing by^6.Где-то за горизонтом, на севере, снова выбивают огромный ковер. Эти глухие звуки хорошо
слышны в центре города. На барахолке по улице Челюскинцев, где торгуют старыми советскими кни-
гами, на расстеленной поверх асфальта газете лежит томик Гайдара, в котором можно найти знакомые
с детства слова: «Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Чудится Маль-
чишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожа-
ров, то ли порохом с разрывов».
Но прохожие привычно не обращают внимания на далекие взрывы – как не замечают угрозы бе-
гущие по песку муравьи, пока их вдруг не снесет вниз, в гибельную воронку.
Под утро самой короткой ночи в году, – когда бабочки устали биться о лампу – сквозь шорох их
крыльев снова слышалась раскатистая канонада. В посветлевшем небе таяли звезды, а первая птица
(^6) Перевод: «Однажды утром / Ты выпорхнешь храбро с песней / И, взмахнув крылом, / В сине небо
взлетишь.
Но в это утро / Нет причин для тревоги, / Ведь папа и мама здесь, с тобой».