Г. М. ШиМановкинуть, этот шустрый старик?.. Нет, за ним нужен глаз да глаз.
Чтобы тихо и без происшествий отошёл в лучший мир.
Так!.. Значит, нужно прорываться к нему, пока ты ещё
не вернулась, Люсечка...
И вот мы снова и снова жмём на кнопку звонка. Мёрт-
вого можно поднять такими звонками! Но после них по-
прежнему тишина. И мы размышляем: что же она значит, эта
мёртвая тишина? Ведь здесь же он, здесь!.. А не открывает...
Может, выглядывает в щёлку из-за занавески, когда мы си-
дим на лавочке возле окна. А может тихохонько подходит на
цыпочках к двери и прислушивается к нашему разговору. Но
почему же не открывает?
И тут словно молния озаряет меня. Так вон оно что!..
Да как же я сразу-то не догадался!.. Да его же запирают на
ключ, – говорю я своим спутникам, – чтобы не мог открыть.
А если попробует через форточку или дверь разговаривать,
то магнитофон это запишет, и его лишат сладкого, которое
он так любит. На целый месяц.
Объяснение правдоподобное, но надо всё-таки дождать-
ся этой надсмотрщицы, чтобы окончательно убедиться в не-
возможности прорваться к нему.
И вот после двух часов дня, побродив перед этим по
городу, мы снова в подвале, где работает Люся. Она выходит
к нам и, не спросив у нас ни паспортов, ни даже имён, суёт
ключи и мило, по-владимирски, говорит: «Идите, я сейчас
тоже подойду вслед за вами...».
Вот это да!.. А мы-то думали.
Уже через пару минут Сидоров шерудит ключом в зам-
ке, но не может никак открыть. А изнутри уже слышится: кто
там?.. Это после бессонной ночи (как выяснилось потом) про-
снулся спавший всё утро хозяин и, слышим, ковыляет к две-
ри. Он сам открывает, и мы видим высокого, совершенно вы-
сохшего, так что кожа свисает какими-то плёнками, старика,
еле-еле волочащегося назад, держась обеими руками за стену,
к своей койке. Вся седая окладистая борода и остатки седых
волос на голове, а также полуслепые глаза, один из которых