1982]; в библиографии, приведенной в этой книге, дан список публикаций Рашевского и
Розена, посвященных попытке математического осмысления теоретической биологии. Их
подход, насколько мы можем судить, все же оказался отторгнутым биологической мыслью.
Во всяком случае эти имена не упоминаются в книге Мейера [Мауег, 1982], нацеленной на
всестороннее освещение развития биологической мысли. Не обнаружили мы ссылок на эти
имена и в достаточно математизированном четырехтомнике под редакцией Уоддингтона
[Waddington, 1968, 1969, 1970, 1972]. И все же мы должны высоко оценить мысль
Рашевского о том, что именно геометризация физики^96 открывает перспективу
геометризации биологии [Rashevsky, 1956].
Геометризация — это всегда сведение представлений о Мире к геометрической
локализации. История развития физики в какой-то степени есть история изменений
представлений о локализации. В классической механике речь шла о Декартовой
пространственной локализации точки, движущейся во времени. Введение в физику поля
породило представление о непрерывной размазанности в пространстве некоего физического
показателя. В микромире локализация перестает быть жестко фиксированной (принцип
неопределенности Гейзенберга, уравнение Шрёдингера). В современной физике есть
тенденция углубить представление о локализации через введение в рассмотрение топосов —
пространств с флуктуирующей топологией: вариабельной становится сама окрестность
точки. В нашей постановке задачи мы обращаемся к вероятностному пространству, и это
радикальным образом меняет само представление о локализации. Морфофизиологическое
поле содержит все – но этому всему в различных его участках придаются различные меры,
связанные между собой условиями нормировки. Быть локализованным в вероятностном
смысле – значит иметь меру локализации. Речь идет не о фиксировании локализации через
бинарное отношение да – нет , а о проявленности через меру всего, что есть исконное –
вневременное. Все существует в соизмеримой проявленности сущего. Отсюда и та гибкость
в описании эволюционного процесса, которую мы пытаемся продемонстрировать.
Гибкость здесь как раз и порождается той легкостью варьирования мерой, которая
допускается представлением о вероятностном пространстве. Именно в силу этой гибкости в
нашем подходе снимаются все те неприятности, связанные с жесткой локализацией в
геометризации Рашевского, на которые обратил внимание Акчурин.
6. Собственное время как мера изменчивости
Моделирование экосистем в условиях сильного антропогенного воздействия научило
многому: квазиэволюционные процессы теперь происходят на глазах исследователей. Стало
очевидным, что состояние экосистемы может изменяться скачкообразно. Биологическое
пространственно-временное многообразие предстает перед нами как недифференцируемое
или, по крайней мере, локально недифференцируемое, отсюда и неуместность
моделирования с помощью дифференциальных уравнений. Эти представления
перекликаются с палеонтологическими наблюдениями. Вот что по этому поводу пишет С.В.
Мейен [1981]:
...изучая прошлое Земли, мы оказываемся практически без часов (с. 150).О геологическом времени, говорит он далее, можно судить только по изменчивости
изучаемых объектов, но при этом
...наблюдатель отмечает, что изменчивость объектов различна, так как
различны процессы, происходящие с объектами. В соответствии с классами
объектов можно выделить классы процессов и тем самым классы времен (с. 151).
96 В последующих работах Рашевский снимает резкое противопоставление в осмыслении задач физики, с
одной стороны, и с другой стороны – задач биологии и социологии [Rashevsky, 1967].