Вступлениевая не хочет ничего говорить, вторая не хочет ничего
видеть, а третья ничего не хочет слышать. Неутомимо
подчеркивалось, что наши «гуманитарные принципы»,
а также «права человека» обязывали нас принимать как
можно больше «ищущих убежище»; вопросы о том, до
каких пределов мы способны их принимать, уже даже
не ставились. При чтении различных газет мне уже ско
ро бросилось в глаза, что «гуманитарные принципы» и
«права человека», о которых так громогласно распина
лись писаки, явно распространялись только на мигран
тов, но не на местных. То, что разумное обучение во мно
гих школьных классах уже перестало быть возможным,
так как среди учеников уже очень многие не знали или
лишь слабо знали язык обучения, ни на йоту не огор
чало нашу «свободную прессу»; ни один журналист не
видел в этом нарушения прав наших школьников. Даже
депортацию торгующих наркотиками беженцев иногда
опротестовывали с обоснованием, что данным лицам,
мол, возможно, угрожали бы политические преследова
ния после их возвращения домой. А когда подсаженные
наркодилерами на иглу молодые швейцарцы потом жал
кой смертью подыхали в вокзальных туалетах, на это
газетным пачкунам было совершенно наплевать. Эти
молодые люди, очевидно, не обладали правами челове
ка. Они ведь были только швейцарцами.
Как и тринадцатью годами раньше, когда я с не
доумением следил за репортажами о Майданекском
процессе, мне и теперь пришлось осознать, что все
средства массовой информации, за исключением пары
маргинальных газет, занимались целенаправленной де
зинформацией. Только в данном случае это касалось во
проса, имевшего кардинальное значение для будущего
нашей страны. То, что между этими двумя на первый
взгляд абсолютно разными вопросами – нацистскими