некоторые довлеющие над нами ограничения, утвердившиеся в парадигме нашей культуры;
(2) набросать контуры осознающей себя Вселенной. Построить модель такой Вселенной мы
еще не можем, но готовиться к этому, кажется, начинаем.
I. Преодоление мешающих предпосылок
1. Над нами до сих пор тяготеет жесткое картезианское разграничение ума и материи.
Основанием для этого было утверждение о том, что материя пространственно протяженна, а
ум – нет. Теперь мы можем игнорировать эту аргументацию. Мы знаем, что
пространственное восприятие физической реальности задается не столько окружающим нас
Миром, сколько изначально заданной нашему сознанию способностью видеть Мир
пространственно упорядоченным. Мы можем также научиться пространственно
воспринимать Мир смыслов, если сумеем неким достаточно наглядным способом задать
образ семантического поля. Так мы можем геометризировать наши представления о
сознании и создать язык, близкий языку современной физики.
2. Для того чтобы задать образ семантического поля, надо признать, что смыслы
первичны по своей природе. Иными словами, необходимо согласиться с тем, что
элементарные смыслы (не являющиеся еще текстами) заданы изначально. Здесь мы
подходим очень близко к позиции Платона, кстати, сформулированной им недостаточно
четко. Такой подход больше нельзя считать ненаучным – признаем же мы изначальную
заданность фундаментальных физических констант, природа которых скорее ментальна, чем
физична.
Будем считать, что все смыслы изначально упорядочены на линейном континууме
Кантора. Иными словами, они упакованы на числовой оси μ так же, как там упакованы
действительные числа. Это еще только семантический вакуум – здесь еще отсутствует
система предпочтения. Желая дать модель текста, мы вводим вероятностную меру
предпочтения – p ( μ ). Возникающая здесь селективность в оценке различных участков
шкалы μ порождает тексты. Интерпретация текста p ( μ ) в некоторой ситуации у
осуществляется путем спонтанного появления фильтра p ( y / μ ), мультипликативно
взаимодействующего с исходной функцией p ( μ ). И тогда теорема Бейеса становится
силлогизмом: p ( μ/y ) = k p ( μ ) p ( y / μ ), где p ( μ/y ) – условная плотность вероятности,
задающая семантику нового текста, возникающего в результате эволюционного толчка y, k –
константа нормировки. Следовательно, можно утверждать, что мы имеем дело с бейесовским
силлогизмом. Естественно, что в некоторых случаях возможно и необходимо задавать текст
многомерной функцией распределения. Так, скажем, эго человека в нашей системе
представлений задается моделью многомерного текста.
Возможна и более глубокая геометризация. Можно обратиться к широко известной в
современной физике калибровочной теории поля, используя представление о метрически
гетерогенных пространствах. И в этом случае вместо того, чтобы строить модель изменения
текста, опираясь на представление об изменении вероятностной меры, будем говорить о
локальных изменениях метрики в семантически насыщенном пространстве. Тогда текст
будет выступать перед нами как возбужденное (некоторым образом) семантическое
пространство, иначе говоря, – как семантический экситон.
Итак, из сказанного выше следует, что деятельность ума может быть описана
пространственно.
3. Одно из серьезных ограничений возникло в наши дни в связи с появлением так
называемых ограничительных теорем. Из теоремы Гёделя следует, что всякая достаточно
богатая формальная система неполна, – в ней имеются истинные и ложные утверждения,
которые в рамках этой системы недоказуемы и неопровержимы; финитное расширение
аксиом не может сделать систему полной. Некоторые авторы полагают, что попытка
построения единой модели мироздания должна непременно столкнуться с гёделевской
трудностью. Но это на самом деле не так. Всякую достаточно широко задуманную