- Преклоняюсь перед Заповедью любви.
- Нахожу в Христианстве мистицизм 210 , особенно в гностическом его
проявлении. Мистицизм для меня – это прежде всего осознание своей
сопричастности всему Мирозданию. Это вера в то, что для нас открыта не только
посмертная земная реинкарнация, но и странствие в мирах и веках, связанное с
дальнейшим духовным раскрытием человека. - Признаю право на демифологизацию. Миф – это тоже реальность, но иная.
Реальность, подлежащая дальнейшему осмыслению. - Понимаю всю серьезность искушения Иисуса дьяволом в пустыне.
- Признаю право быть свободным в миропонимании. Это значит иметь свою
собственную теологию , отвечающую запросам сегодняшнего дня. - Считаю, что христианство должно активно вмешиваться в политическую
жизнь страны, формулируя свои идеалы. - Полагаю, что камнем преткновения для Христианства было искушение
властью. Почти две тысячи лет шла борьба за право на насилие во имя Христа,
хотя сам Иисус отверг власть. В наши дни эта тема обрела трагическое звучание:
техника угрожающим образом вмешалась в нашу жизнь. Она дала нам такие
средства для проявления насилия, которые грозят гибелью человечеству, природе и
самой Земле. Обновленная культура должна стать культурой ненасилия – иначе
гибель неизбежна. И, наконец, мы поняли, что ненасилие – это основной идеал
Христианства. - Убежден в том, что возникновение новой культуры должно будет
воскресить утерянное в веках понимание вселенского бытия человека. Так, может
быть, будет преодолена дилемма «жизнь – смерть». - Хочется думать, что экуменическое движение приведет к единой религии
с личностными теологиями. Отдельные попытки такого объединения делались и в
далеком прошлом, и в наши дни, но это уже отдельная тема. Здесь только одно
замечание: разве уж так далеко стоит от Иисуса наш современник Махатма Ганди,
провозгласивший усовершенствование через «закон любви» и «закон страдания»?
Вынуждены ли мы, критически настроенные мыслители, оказаться на
обочине христианского движения, или само Христианство будет
эволюционировать, идя навстречу новым задачам жизни в трагические дни смены
культуры? (С. 165–166.)
Итак, наиболее существенная черта личностной теологии В.В. Налимова состоит в том,
что он демифологизирует представление о Боге, настаивает на том, что христианство должно
эволюционировать, «идя навстречу новым задачам жизни в трагические дни смены
культуры», и вписываться тем самым в контекст глобального эволюционизма.
6. Спонтанность и будущее культуры
В последние годы жизни В.В. Налимов много размышлял над проблемами современной
культуры. Культура в целом, считал он, «задается упорядоченностью смыслов в
семантическом вакууме» [1993, с. 61]. Человек своей демиургической силой, потенциально
существующей во Вселенной, накладывая фильтры на смысловой континуум, строит из них
тексты – словесные, цветовые, музыкальные... Так возникают культуры – различные
Трофимовой [1989].
210 Отметим, что Бультманн, опираясь на анализ синоптических Евангелий, отрицает проявление
мистицизма в Христианстве [1992]:
И наконец, отметается любой индивидуализм заботы о душе, отметается всякая мистика. К решению
призывает Иисус, а не к самоуглублению. Он не обещает ни экстазов, ни душевного покоя, Владычество Бога –
не символ таинственного трепета души и мистических восторгов... Для Иисуса существует только одно
отношение к Богу: послушание. Поскольку Он рассматривает человека в ситуации решения, постольку для него
сущность человека заключается в воле, в свободном поступке (с. 27–28).