представлениям, находящимся у границ современной космологии, обратимся вновь к
замечательной книге Пригожина:
Однако на протяжении довольно длительного периода времени физики
считали, что инертная структура кристаллов – единственный предсказуемый и
воспроизводимый физический порядок, а приближение к равновесию –
единственный тип эволюции, выводимый из фундаментальных законов физики.
Любая попытка экстраполяции за пределы термодинамического описания была
направлена на то, чтобы определить редкий и непредсказуемый тип эволюции,
описанием которого занимаются биология и социальные науки. Как, например,
совместить дарвиновскую эволюцию (статистический отбор редких событий) со
статистическим исчезновением всех индивидуальных особенностей, всех редких
событий, о котором говорит Больцман? Роже Кэллуа поставил вопрос так: «Могут
ли и Карно и Дарвин быть правы?»
Интересно отметить, насколько близок по существу дарвиновский подход к
пути, избранному Болъцманом. Вполне возможно, что в данном случае речь идет
не просто о внешнем сходстве. Известно, что Больцман с восхищением воспринял
идеи Дарвина. По теории Дарвина, сначала происходят спонтанные флуктуации
видов, после чего вступает в силу отбор и начинается необратимая биологическая
эволюция. Как и у Больцмана, случайность приводит к необратимости. Однако
результат эволюции у Дарвина оказывается иным, чем у Больцмана.
Интерпретация Больцмана влечет за собой забывание начальных условий,
«разрушение» начальных структур, тогда как дарвиновская эволюция
ассоциируется с самоорганизацией, с неуклонно возрастающей сложностью.
Резюмируя сказанное, мы можем утверждать, что равновесная
термодинамика была первым ответом физики на проблему сложности природы.
Этот ответ получил свое выражение в терминах диссипации энергии, забывания
начальных условий и эволюции к хаосу. Классической динамике, науке о вечных,
обратимых траекториях были чужды проблемы, стоявшие перед XIX в., в которых
главная роль отводились понятию эволюции. Равновесная термодинамика
оказалась в состоянии противопоставить свое представление о времени
представлениям других наук: с точки зрения термодинамики время означает
деградацию и смерть. Как мы знаем, еще Дидро задавал вопрос: где именно
вписываемся в инертный мир, подчиняющийся законам динамики, мы,
организованные существа, наделенные способностью воспринимать ощущения?
Существует и другой вопрос, над которым человечество билось более ста лет:
какое значение имеет эволюция живых существ в мире, описываемом
термодинамикой и все более беспорядочном? Какова связь между
термодинамическим временем, обращенным к равновесию, и временем, в котором
происходит эволю ция ко все возрастающей сложности?
Был ли прав Бергсон? Верно ли, что время есть либо само по себе средство
инновации, либо вообще ничто? (С. 181–182.)Я закончил бы Предисловие личным замечанием. При подготовке этого текста я
говорил моему московскому коллеге, что некоторые его взгляды могут встретить
враждебный прием в условиях преобладания позитивизма и неприятия метафизики. Только к
концу своей работы я с большей ясностью осознал, что в науке и философии мы спорим не
только с нашими современниками и предшественниками, но также и с нашими потомками.
Эту мысль лучше меня выразил в Четвертом афоризме Фрэнсис Бэкон, «человек, который
видел сквозь время»:
Вселенная не должна быть сужена до пределов понимания... но само
понимание должно быть расширено и увеличено, чтобы дополнять образ
Вселенной по мере его раскрытия.Перевод с английского языка Ж.А. Дрогалиной