сгорело без видимых причин здание, в котором могло
быть совершено убийство, – вообще уничтожены все
следы последнего. В руках суда осталась одна главная
улика – фотографические снимки с исколотого трупа,
ранения которого не могли быть объяснены никакими
обычными мотивами, кроме ритуальных, да пристав-
шие к одежде убитого кусочки пропитанной кровью
глины, показывающей, что убийство произошло не в
квартире Чеберяков, где глины быть не могло, и не в
пещере, куда труп был принесен уже окоченелым, а в
таком глинистом месте, как кирпичный завод еврей-
ской больницы. Если прибавить к этому установлен-
ное экспертизой раздевание Ющинского в момент на-
несения ему ран в туловище с одеванием трупа после
смерти и письмо Бейлиса к жене с рекомендацией Ка-
заченко как нужного человека с просьбой дать ему де-
нег и указать ему, кто из свидетелей показывает против
обвиняемого, то этим ограничатся все прямые улики
обвинения. Их, несомненно, оказалось очень мало
для того, чтобы осторожный суд совести мог обвинить
Бейлиса, но их было все-таки вполне достаточно для
того, чтобы не прекратить дело в периоде предвари-
тельного следствия»^1.
Несмотря на то что ритуальное преступление было
совершено кучкой фанатиков-изуверов и вина за него
никак не могла ложиться на всех иудеев, как, напри-
мер, вина хлыстов-изуверов не могла очернить рус-
ский народ, весь иудейский мир России и зарубежья
встал на сторону М. Бейлиса, огульно отрицая обви-
нения в его адрес, объявляя их «происками» антисе-
митов, «кровавым средневековым наветом» на «неви-
новных», «гонимых евреев».
Еврейская и либерально-масонская печать всей
своей силой обрушивается на суд и общественное
(^1) Гофштеттер и. Убийство Ющинского и русская общественная со-
весть. СПб., 1914. С. 6.