Г. М. ШиМановбы. Ограничусь только такими сообщениями. Он оставил сво-
его духовного отца после того, как тот сказал ему: «видал я
эту Россию в гробу в белых тапочках». После этого меневцы
стали поносить Карелина. Я не был его единомышленником
по всем вопросам, но нас сближала боль за Россию. Он умер
от «перестройки», когда понял, что она была сдачей СССР За-
паду. Так, писал кто-то из наших историков, умирали многие
русские люди в ходе «смуты» 17-го века. Умирали от того, что
не могли перенести происходившего на их глазах.
Моё первое письмо к Струве дошло и до Солженицына.
Я узнал об этом, когда Глеб Якунин показал мне его пись-
мо к нему. Солженицын назвал в нём сборник «Метанойя»
ужасным и выразил желание познакомиться с Шимановым.
Якунин дал мне номер его московского телефона. Но мне
было совестно отнимать время у такого великого человека,
и я решил ограничиться вопросом к нему: не разрешит ли он
мне сослаться на его отрицательный отзыв о «Метанойе» в
моём втором письме к Струве, которое я готовил как раз в это
время. Я позвонил ему через пару дней, трубку взяла жена
Солженицына и сказала, что его нет дома. Я представился и
попросил её передать мой вопрос Александру Исаевичу. Она
сказала, что передаст, и что ответ я получу. И получил. При
очередной встрече Якунин дал мне прочитать новое письмо к
нему Солженицына. В нём автор метал громы и молнии про-
тив Шиманова. «Кто дал ему право писать без моего согласия
о моём отношении к «Метанойе»?.. Когда будет надо – я сам
напишу о моём отношении...». И что-то ещё в этом же роде.
Я тут же написал ему в ответ короткую записку, в которой
объяснил, что его супруга исказила смысл моих слов, что я
лишь просил его разрешения сослаться на его мнение, а если
он не хочет этого, то и не сошлюсь. И заверил его, что впредь
беспокоить его не буду.
Однако у меня было ощущение, что эта буря с его сторо-
ны была вызвана не только искажением моих слов его супру-
гой. Его возмутило, похоже, моё полное пренебрежение кон-
спирацией. Ведь его телефон прослушивался, в этом не было