Г. М. ШиМановОни считают прожитые и оставшиеся годы, вздыхают и броса-
ются в удовольствия, дабы не упустить ничего.
Каким же птичьим умом и сердцем надо обладать, чтобы,
зная о смертности нашей жизни, с лёгкостью предаваться эфе-
мернейшим удовольствиям? Удовольствие может быть лёгким,
если ты забываешь о смерти и оказываешься как бы бессмерт-
ным. Если ты искусственно наводишь на себя эту иллюзию. Но
люди делают это бессознательно, потому что их пугает мысль
о смерти, а сладкое они любят. Вот почему они так стараются
проникнуть в рай с чёрного хода.
Ну, а что же мы, привыкшие смотреть на смерть и уже
не способные о ней не думать?.. Мы присутствуем в этой
жизни как на собственных похоронах. И даже хуже того:
как на похоронах всего лучшего из того, что есть или может
быть на свете.
О чём можно думать и чем заняться, если жить осталось
только один час? Кто согласится потратить несколько минут из
этого драгоценного часа на починку своих старых ботинок?..
Но продолжительность жизни не меняет её существа. А пото-
му настоящий мыслитель относится к ней, как к одному боль-
шому часу перед смертью.
Смертная тоска о себе и всех обречённых смерти – един-
ственное, в чём нет суеты. Эта тоска неслышима, но её не мо-
жет заглушить ничто. Ни маленькая погремушка семейного
счастья, ни большая погремушка счастья всего человечества.
Глядя на этот мир, на этот просторный гроб, я понимаю,
что выхода нет. Что я замурован в нём заживо. Но я не могу
примириться с этим. И потому колочу в крышку гроба, хотя и
знаю, что её никто не откроет. Эту крышку не может открыть
никто. Ни мать, ни друг, ни возлюбленная.
Разве лишь Бог... Бог?.. О Боже праведный, если бы Ты
был... Если бы Ты был...
Я вижу, как дряхлеют и рассыпаются окружающие меня
миражи, как дряхлеют и расползаются любимые лица, как пре-
вращаюсь в развалину я сам. Время развевает образы, соткан-