Перед сМер ТЬЮчего-то не хватает. Но чего? Никак не пойму... А-а!.. Нет пор-
третов вождей и плакатов с лозунгами. Ясно. Нужна спокой-
ная обстановка.
Но вот и моя очередь, вхожу в кабинет. Усталая женщина
в белом халате задаёт мне всё те же, что и в диспансере, вопро-
сы, а я почти в тех же выражениях отвечаю. «Ладно, потом раз-
берёмся,» – говорит она, и меня проводят в смежную комнату,
где велят раздеться и снимают с меня крест. Я протестую, но
в драку вступать не решаюсь. Врач выслушивает меня, осма-
тривает кожу, и вот я сижу в грязной, почти не обмытой после
предыдущего больного, ванне. Намыливаюсь, санитарка поли-
вает меня из душевой трубки. Надеваю больничное бельё. Всё!
Теперь я уже настоящий сумасшедший.
Снова в сопровождении санитара сажусь в «чумовоз».
- Куда меня? – спрашиваю его.
- В четвёртое отделение.
- А это как – буйное или лёгкое?
- Не то чтобы очень буйное... но и не лёгкое... Так, сред-
нее. Полубуйное. А за что тебя? - За религию.
- Ну, неправда. За религию не сажают. За политику – дру-
гое дело. А за религию... Нет, ты что-то напутал.
«Чумовоз» подъезжает к двухэтажному красному дому.
Расположены в нём первые четыре отделения больницы. Под-
нимаемся на второй этаж, гремят ключи, отпираются двери.
В отделении много народу, но всё-таки меньше, чем в своё
время в «полубуйном» отделении больницы им. Ганнушкина.
И воздух чище. Получаю койку в «весёлой» половине отделе-
ния. С меня снимают очки. Хочется есть, но ужин закончился,
надо подождать до утра. Подходят больные, интересуются –
кто я, откуда, но у меня нет желания разговаривать. Отделыва-
юсь односложными ответами, разбираю постель, ложусь, на-
крываюсь с головой одеялом. Утро вечера мудренее.
Господи Боже наш! Еже согреших во дни сем словом, де-
лом и помышлением, яко благ и Человеколюбец, прости ми...
Заканчиваю молитву и засыпаю.