есть творческое начало?», но полагаем, что о нем можно говорить на языке символических
построений. Наука устроена так, и это очень существенно, что в ее разработках остается
нераскрытым то, что мы готовы назвать, следуя Тиллиху, предельной реальностью. Она
только обретает некоторые контуры – становится образом, слегка вырисовывающимся в
тумане наших построений. Такие образы возникали и раньше в культурах прошлого, но они
нас больше не устраивают. Образ концептуально не схваченного, но слегка очерченного,
всегда провоцирует нашу мысль.
3.Если мы готовы придать статус биологической реальности пространству
морфофизиологических признаков, то естественно допустить стохастическую динамичность
этого пространства^103. Эту динамичность можно описывать двояко. Можно говорить о ней,
обращаясь к представлениям о локальных флуктуациях в функциях распределения, или
описывать ее непосредственно в терминах локальных (т. е. пространственно ограниченных)
флуктуаций самой метрики морфофизиологического пространства. Оба эти описания
эквивалентны. И сам бейесовский эволюционизм, о котором мы говорили выше, можно
представлять себе не более чем удобным способом описания направленных и достаточно
сложных локальных метрических изменений, не поддающихся описанию без обращения к
представлениям о вероятностной мере. Здесь речь идет о возможности описания одного и
того же явления на двух геометрических языках. И нас не будет смущать то обстоятельство,
что переход с одного из них на другой может носить приближенный характер.
4.Стохастическая динамичность морфофизиологического пространства, по-видимому,
может объяснить ту фенотипическую (не наследуемую) внутривидовую изменчивость,
которая называется модификацией. Сказанное здесь, наверное, нуждается в биологических
комментариях. Не будучи биологом, я ограничусь тем, что приведу высказывание генетика
М.Д. Голубовского [1982 а], сделанное им в связи с анализом взглядов А.А. Любищева:
На низшем внутривидовом уровне эволюции многообразие становится
ограниченным (упорядоченным). Далее, после опытов Иогансена, пришлось
ограничить «всемогущество» естественного отбора. Оказалось, что
индивидуальные уклонения (модификации) не наследуются и что отбор
эффективен в популяции до тех пор, пока не исчерпана наследственная
гетерогенность. В чистых линиях, несмотря на фенотипическую изменчивость,
отбор не дает результатов. С другой стороны, Г. де Фриз показал, что
наследственные изменения – мутации, которые отличают один вид от другого, –
возникают вне всякого действия отбора, не путем накопления мелких адаптивных
уклонений, как постулировал Дарвин (с. 59).18).Хотя в то же время мы встречаем у Бергсона [1914] прекрасное определение творчества:Жизненный порыв , о котором мы говорили, состоит, по существу, в потребности творчества. Он не
может творить без ограничения, потому что он встречает перед собою материю, т е. движение, обратное его
движению. Но он завладевает этой материей, которая есть сама необходимость, и стремится ввести туда
возможно большую сумму неопределенности и свободы (с. 224).103 Здесь наши построения в некотором роде аналогичны представлениям Уилера о геометродинамике
физического пространства. Подробнее о концепции Уилера мы поговорим позже.