Перед сМер ТЬЮарестован по той же причине и заключён в тюрьму, но что с
ним стало потом, моя мать не знает.
Умалчивали мои родственники, похоже, и о своём дей-
ствительном отношении к религии, которое было не совсем
таким, каким я изобразил его в «Юности» и в примечаниях
1991-го года. О своём деде со стороны отца, Филиппе Мак-
симовиче, я писал, что он был, видимо, атеистом. Но, по не-
давним словам моей матери, один раз в году, на Пасху, он обя-
зательно бывал на церковной службе. О другом своём деде,
Сергее Васильевиче, я писал, что он был скептиком. Но, как
вспомнила недавно моя мать, каждый вечер, перед сном, он
выстраивал своих семерых детей перед иконами на молитву,
которую читал сам. И только в дальнейшем, когда дети вы-
росли, а за активную религиозность стали преследовать, эти
семейные молитвы прекратились. Я писал, что он не любил
попов, и это, кажется, верно. Но, скорее всего, это относи-
лось не ко всем священникам. Потому что настоятеля нашего
Покровского храма в Ряжске, уважаемого всеми отца Ивана
Окоёмова, он, по словам моей матери, уважал тоже. (В городе
было шесть храмов и седьмой на кладбище; все, кроме клад-
бищенского, были разрушены в начале 30-х).
Бабушка моя, Екатерина Ивановна, ходила святить ку-
лич, тщательно запрятав его в сумку, чтобы не догадались
соседи. Однако икона в нашей московской квартире (как и в
ряжском доме) висела открыто. И мой дядя со стороны ма-
тери, ответственный работник аппарата ЦК партии, бывая у
нас, говорил: «Почему мне так нравится бывать у вас? Веро-
ятно, потому, что у вас в доме икона». Но при мне, пионере,
он такого не говорил.
Вот какое сложное было положение. Вера и неверие в
какой-то степени перемешались. И, кроме того, вера пряталась,
а неверие не имело в этом нужды. Вот почему мой рассказ об
отношении моих родственников к религии по мере лучшего
узнавания сути дела существенно уточнялся.
1 октября 2004 г.