«голос» и «вид» (облик), оно становится слышимым и видимым, т. е. осмысляемым
(в духе идей прокловых «Первооснов теологии»). На этом уровне пространство
есть некий знак, сигнал. Более того, вещи высветляют в пространстве особую, ими,
вещами, представленную парадигму и свой собственный порядок – синтагму , т. е.
некий текст. Этот «текст пространства» обладает смыслом , который может быть
воспринят как сверху (чем-то вроде Единого в учении Прокла, тем, кому ничто не
мелко ), так и снизу – через серию промежуточных эманаций, когда появляется
субъект осмысления этого «текста пространства», принадлежащий уже к
стандартному типу. В этом смысле можно говорить о пространстве как
потенциальном тексте, его вместилище (таком, что оно взаимосвязанно со своим
«наполнением»). Вместе с тем, реализованное (актуализированное через вещи)
пространство в этой концепции должно пониматься как сам текст ... (с. 279–280).Тексты здесь выступают как результат понимания субъектом немых смыслов
пространства. Это почти буквально совпадает с тем, что мы говорим об эволюционизме. У
нас в роли субъекта, осмысляющего немые смыслы пространства, выступает сама Природа.
Высказывания Топорова перекликаются со словами о пространстве и времени
самобытного писателя А. Кима [1984]:
Время считается существующим только потому, что происходит событие, а
потом его нет. В пространстве происходят какие-то события – ну, скажем, чья-то
жизнь проходит, – а это всего лишь видоизменяется само пространство, вот что
называют временем, Лилиана. Видоизменение пространства и есть жизнь, а не
печальная утрата времени, как мы думаем. Мы ведь ничего не утрачиваем.
Пространство всегда остается там, где было, но только всегда меняет свой вид
посредством наших жизней. И еще – благодаря движениям облаков, ветра, птиц,
зверей, ручьев и падающих в море скал... Ты есть всего лишь часть
видоизменяющегося мирового пространства, случайно названная именем
Лилиана... (с. 187–188).И это удивительно: такие представления спонтанно возникают у писателя, свободного
от каких бы то ни было теоретических построений.
4. Сознание
В нашей книге [Nalimov, 1982] мы показали, что процессы, происходящие на
глубинных уровнях сознания, надо рассматривать, обращаясь к вероятностно взвешенным
семантическим полям. Это открывает возможность использования бейесовской логики,
отличающейся гибкостью, но соответственно, конечно, и меньшей отчетливостью, чем
логика Аристотеля. В вероятностных пространствах нам удалось построить образ личности,
включая такие ее аспекты, как эго, метаэго, многомерность, гиперэго. В плане
историческом отметим, что первая попытка геометрического представления личности была
сделана еще Куртом Левиным [Lewin, 1936]. Он пытался решить эту задачу, обращаясь лишь
к элементарным топологическим представлениям. Отказываясь от превалирующего в
психологии классификационного метода осмысления личности, Левин пытается построить
структурный образ личности. Интересна его стратиграфия личности в разных
обстоятельствах: геометрия спокойного состояния, состояний стресса и сильного
напряжения. Обратим здесь также внимание на топологические модели сознания Э. Зимана
[Zeeman, 1965]. Опираясь на алгебраическую топологию, он пытается построить (хотя бы и
весьма схематичную) модель, связывающую нейрофизиологическую деятельность мозга с
такими проявлениями сознания, как память, обучение, цветное зрение, слуховое восприятие.
В другой работе [3иман, Бьюнеман, 1970], обращаясь к топологически размытым
толерантным пространствам, авторы дают геометрическую интерпретацию появлению
неопределенности в памяти, мышлении и понимании смысла.